В 1965 году наша страна отмечала 20-летие Победы над фашизмом. В станице Романовской об этих годах не забывали – слишком много рубцов оставила она в каждой семье. И семья учителя истории Александра Ивановича Логвинова не была исключением – 12 мужчин, включая отца, братьев родителей, не вернулись домой. А еще товарищи, с которыми он когда-то общался, остались в памяти распростертыми на снегу, со следами смертельных ударов… Почин он тогда понятный всем выдвинул и поддержку нашел – улицы назвать в честь замученных романовских подпольщиков. С 1965 года несколько улиц Волгодонского района стали носить имена смелых и мужественных людей, не согнувшихся перед палачами. Проходит время, административно-территориальные изменения затрагивают район, и вот уже две улицы с именами героев в составе муниципального образования «Город Волгодонск». Одна – в бывшей станице Старо-Соленовской, другая соединила проспект Курчатова и улицу Маршала Кошевого в новой части города. О романовском подполье сказано немало, но тема до сих пор вызывает много споров и дискуссий. Слишком много человеческой боли, обиды и непонимания присутствует здесь. Исследователи ищут предателей, перебирают всех «действующих» лиц, недосказанность, версии, обвинения… Конечно, это тема очень серьезная, и надо обладать особым чувством объективности, такта и научной этики, чтобы разобраться в той ситуации, которая сложилась в станице Романовской за пять месяцев присутствия оккупационного режима. Возможно, об этом будет еще написано, но мы коснемся только двух участников подполья, чьи имена всегда рядом с нами в названии волгодонских улиц. Иван Исаакович Смоляков не был коренным романовцем. На Дон он приехал в 1937 году после учебы на историческом факультете Томского университета, а родом был из Новосибирской области. До этого он успел хлебнуть лиха: рано остался без отца, воспитывался в трудовой артели. Вместе с ним приехали мать и сестра. Работал в школе хутора Семенкин. В 1941 году стал первым секретарем Романовского райкома комсомола. Он не был с виду героем, наоборот, выглядел младше своих лет (родился он в 1918 году), небольшого роста, почти неподвижная рука, из-за которой и не мог быть призван на фронт, прихрамывал. Но многие отмечали в нем особый дух, настрой. Даже когда он говорил своим негромким голосом, окружающие словно попадали под его влияние, силу его убеждения. Ученики полюбили его и прикипели всей душой. Летом 1942 года положение на фронте складывалось не лучшим образом для нашей армии. Харьковская наступательная операция советских войск закончилась катастрофой, и в образовавшуюся брешь на линии противостояния хлынули немецкие механизированные части в направлении Сталинграда. Эвакуацию проводили в срочном порядке, в начале июля комитет ВКП (б) и райисполком приняли совместное решение об организации в тылу врага партизанского отряда. Конечно, условия местности исключали возможность проводить здесь широкомасштабные диверсионные акции. Нет значительных лесных массивов, кругом – голая степь. Тем не менее, в Потаповском лесопитомнике заложили тайник с продовольствием и оружием, провели меры организационного порядка. Вражеские полки быстро заполонили степное пространство юга, и 29-го июля ближе к полудню немцы вошли в Романовскую. Население было морально подавлено, теперь все на себе прочувствовали это пугающее слово «оккупация». Сразу же появились объявления о сущности нового порядка: за неповиновение или нарушение – расстрел. Первые меры устрашения – буквально на пятый день забрали всех, кто числился в отряде самообороны по охране общественных зданий и имущества, но не пришел в комендатуру зарегистрироваться. Цинично обещали родственникам, что отпустят, но в итоге уничтожили ни в чем не повинных людей, среди которых были и подростки, и старики. И мертвые не давали фашистам покоя – сравняли с землей могилу красноармейцев времен гражданской войны. Но все же нашлись смелые и отважные люди, которые решили бороться с врагом. Одним из них был Иван Смоляков. Их не смутило то, что выхода на руководство отряда не оказалось, патриоты решили действовать самостоятельно. Командиром группы стал беспартийный Кожанов, поскольку знал военное дело – служил в армии, комиссаром – коммунист Смоляков. Стали создавать костяк боевой организации, упор делали на молодежь. Предложение Ивана Смолякова стать партизаном приняли Петр Ясин, Валентин Тюхов, Яков Голоднев и Виктор Кузнецов. В каждом близлежащем хуторе появились свои люди. Каждый, кто вступал, принимал присягу: «Вступая в ряды народных мстителей, принимаю присягу и клянусь, что буду смел и решителен, буду до последней капли крови, до последнего дыхания биться с врагом. Если же нарушу эту священную клятву партизана, пусть моим уделом будут всеобщее презрение и смерть от рук товарищей». В некоторых домах оказались раненые солдаты Красной Армии. Их взяли на поруки перед новой властью местные жители. У казачки Анфисы Шмутовой таких было двое. Они и еще несколько бойцов тоже стали скрытыми врагами рейха. Днем солдаты были мастерами на все руки, к ним обращались за услугами, но во дворе Шмутовой появился схрон, который под покровом темноты начал пополняться оружием. Надо сказать, что и сами подпольщики были под пристальным наблюдением – оставлены на свободе под личную ответственность некоторых полицаев. Категория тех предателей Родины крайне неоднородна по своему составу. Многих служителей выбирали соседи на сходе из-за того, что это порядочные люди. Думали, что хоть какая-то власть, но нужна. Впоследствии от некоторых таких полицаев в сторону подпольщиков шла важная информация, возможно, были и специально внедренные для этих целей. И если бы не было подполье обезглавлено за несколько дней до прихода наших войск, некоторые имена полицейских мы бы, возможно, произносили по-другому. Были и такие, кто просто преследовали свои шкурные интересы, «плыли по течению», не очень-то задумываясь, что совершают предательство. Наконец, была еще одна часть, к сожалению, не маленькая, которую боялись их же собратья из первых двух рассмотренных групп. Современная молодежь назвала бы их «отморозками». Именно они сыграли самую зловещую роль в заключительном эпизоде романовского подполья. Август 1942-го. Местное население согнали на разгрузку баржи. Водным путем подбрасывают немцы боеприпасы для своих войск под Сталинградом. Среди работающих появляется щупленький прихрамывающий инвалид, на которого не обращают внимания, и так ненавязчиво, без всякого укора, начинает говорить людям: «Запоминайте, на кого работаете… Помните, для кого эти снаряды предназначены…». Это Иван Смоляков. После его слов сразу пропадает желание работать, передышка затягивается и постепенно переходит в тихий саботаж. Девушки улыбаются и отвлекают немецкого офицера – пародию на вояку, а тот расплывается от удовольствия – никогда ему слабый пол столько внимания не уделял. В это время часть военного груза вообще летит за борт, в воду. Заканчивается все через несколько дней. На катере к пристани приближается генерал в окружении «свиты». Немецкий офицерик бледнеет, чувствуя неладное, и суетливо бежит рапортовать, на ходу отдавая честь. Но высший чин его даже не слушает, начинает при всех, даже при низшей славянской расе (!), хлестать по щекам. «Плохо у них, наверное, под Сталинградом», – такой вывод делают грузчики. Плохо или хорошо – одни догадки. Радиоприемники, как и любое оружие, сданы оккупантам, иначе – расстрел. Немецкая пропаганда вещает, что вот-вот падет город Сталина, но многим верить в это не хочется. И чувствуют неправду. А местных после такой работы с разгрузки боеприпасов снимают и больше не привлекают. Откровенное вредительство немцам продолжается. Даже на разгрузке обмундирования и прочего вещевого довольствия умудряются «отличиться» молодые патриоты: дырявят носки, теряют упаковки. А ведь за такие дела можно было и жизнью поплатиться… Подпольщики понимали, что от того, держится город на Волге или нет, зависит многое. Дух у людей в оккупации поддерживать надо, чтобы не было сомнений в нашей победе, чтобы знали, что фашистов скоро не будет на нашей земле. На свой страх и риск слушали сводки Совинформбюро и распространяли самописные листовки, которые появлялись в разных частях станицы. Первая листовка призывала: «Товарищи, не забывайте, что вы хозяева на своей земле, и не позволяйте немцу становиться на вашу душу. Помните, что хлеб – это ваш хлеб, скот – это ваш скот, и сами вы – свободные люди. Бейте оккупантов!» Появлялись и информационные листки, где говорилось, что Сталинград борется, Сталинград не сдан, а в конце обязательно, как заклинание: «Победа будет за нами». Наконец, это вывело из себя представителей новой власти. Прошла полоса арестов, в дом Смоляковых ворвались, Ивана в первый раз забрали и десять дней держали, периодически избивая и требуя сдать своих товарищей. Но он молчал, и враги то ли засомневались в том, что их следствие на верном пути, то ли решили выждать момент, когда он ошибется и случайно выведет на остальных. Его отпустили, но установили слежку. 7 ноября подпольщики собрались в доме Кожанова, своего командира. Отметили праздник, обсудили тактику своей борьбы. Для безопасности решили разбиться на небольшие группы – по два-три человека, а встречаться – только при самой крайней необходимости. Пока они сидели в доме, немецкие парные патрули ходили по улице, а связной (это был Валентин Тюхов, которого также впоследствии казнят фашистские приспешники), делая вид, что ему просто заняться нечем, играл фонариком, пока его не отобрали немцы, а потом достал самодельную зажигалку и каждый раз, как появлялся очередной наряд, чиркал. Сталинградская мясорубка требовала все новых и новых людских ресурсов, немцы вынуждены были задействовать своих союзников – румын. Так как на фронте они были ненадежны, их стали чаще оставлять в тылу. Заниматься мародерством у них получалось лучше. В один из осенних дней в районе хутора Погожев подпольщики обстреляли колонну румын, которые понесли потери. Немцы отреагировали – начали операцию по ликвидации подполья. Проводили ее сами, не доверяя местной полиции. Начали проверять всех, кто потенциально мог быть причастным к проведению или содействию диверсионных акций. Во дворе Шмутовой обнаружили тайник с оружием. Дочь Анфисы Шмутовой, Валентина Максимовна Чудинович, в то время была совсем маленьким ребенком. Она вспоминает: «Помню, что пришли немцы с обыском. На моих глазах из-под кровати достали восемь гранат. Оружие было закопано во дворе за сараем. Увезли на бричке или даже на двух. После ареста матери меня забрали к себе родственники. Все утешали: «Вон оттуда, с того бугорка, твоя мама появится». Я стояла целыми днями у окна и ждала». Василия Кожанова и Ивана Смолякова задержали в хуторе Богучаре. Везли их в Красный Яр на бричке. В дороге Смоляков и Кожанов решили воспользоваться удобным моментом и напасть на охранника. Смоляков должен был удерживать собаку, Кожанов – расправиться с конвоиром. Ему удалось выбить карабин, и почти уже одолел он врага, но вырвалась овчарка, и исход схватки был решен. Избитых и искусанных партизан потом доставили в Романовскую и бросили в тюрьму. Там уже были другие подпольщики и их родственники, в том числе и мать Смолякова, Александра Никифоровна. После задержания Ивана немцы потеряли к ней интерес. Мать партизана вызвали к коменданту и сказали, чтобы «уносила ноги, покуда живая». Начались пытки. Враги хотели получить больше сведений, но подпольщики молчали. Особенно усердствовали в отношении Шмутовой – она, как предполагали немцы, должна была знать многих, кто приносил в тайник оружие. Из книги А.Калинина «Иван Смоляков»: «Полицейские вкладывали руки Смолякова между дверью и притолокой и начинали медленно закрывать дверь. Дробясь, хрустела кость… Смоляков повисал на руках у палачей. Его опять обливали водой и опять ставили перед комендантом. Он по-прежнему молчал, только глаза из-под затекших век пылали. Тогда, чтобы заставить его заговорить, стали бить у него на глазах товарищей – Ясина, Тюхова, Кожанова. Он смотрел на их страдания, сердце его терзалось, ему было гораздо легче, когда били его самого. Кожанов тоже молчал. Полицейские выбили ему глаз, и он теперь висел на щеке, на красной ниточке. Русокудрый Ясин молча качался под ударами, как молодой кленок. Тюхов жалобно, по-детски всхлипывал, но не обмолвился ни словом, не выдал, не сдался под ударами. Сердце Ивана рвалось на части от любви к товарищам, которые вместе с ним молча терпели кровавую муку. Как он хотел бы прийти на помощь им в эту страшную минуту, но как мог помочь он, связанный, избитый, полуживой? Он не догадывался, что одним своим молчанием, своею твердостью он поддерживал их больше, чем мог бы поддержать всеми словами, какие только знал. Их бросали в камеры, потом опять вели на допрос, избивали, чтобы снова отвести в тюрьму. В камере они все вместе сбивались в тесную кучку, согревая друг друга теплом окровавленных тел. – Молчи, не плачь, Валя, – говорил Смоляков Тюхову. – Больно ведь, больно, Иван, – всхлипывал Тюхов. – А мне, думаешь, не больно? Нельзя, нельзя, чтобы они видели наши слезы. – Жалею я, братцы, что не убили мы предателя, – глухо стонал Кожанов. Вместе с ними в камере сидели пленные красноармейцы. Они смотрели на избитых комсомольцев и в ярости беззвучно рыдали». С каждым днем все отчетливее была слышна канонада, а немецкие части ползли теперь в ту сторону, откуда пришли. С подпольщиками решено было покончить, было ясно, что больше от них ничего не добиться. В морозную и лунную ночь с 28 на 29 декабря их отводили на место казни – в конюшню, во дворе полиции. Их не расстреливали, а забивали до смерти. Свои, если можно назвать своими тех людей только из-за того, что они разговаривают тоже на русском языке. Потом связанных телефонным проводом побросали в повозку и отвезли к Дону, к проруби, и опустили под лед. А 1 января в станицу вошла советская пехота. Вспоминает Прасковья Михайловна Кожанова: «Мы с матерью Ивана Смолякова побежали к Дону. Увидели страшную картину. Рыбаки баграми вытащили все тела на лед. Кругом была кровь. Я заметила шапку своего мужа, в которой было много крови. Они были неузнаваемы, лица черные, изуродованы». Когда их вытащили, народ содрогнулся от увиденного. Вот документальное свидетельство: «При осмотре трупов пяти партизан Романовского района установлено: Гражданка Шмутова Анфиса Михайловна имеет резаные раны на лбу, размозженные кости черепной коробки с вывалившимися мозгами. У Смолякова Ивана Исааковича выколоты глаза, глубокие резаные раны на голове и разбита черепная коробка… У всех связаны руки и ноги. При исследовании вышеуказанных трупов огнестрельных ран не обнаружено. Что явно говорит о том, что они были зверски замучены, изуродованы, затем спущены в прорубь, возможно, некоторые были живыми». Под документом подписи председателя сельсовета, врача, представителей НКВД, райкома и райсовета. Могила подпольщиков в центре станицы, около школы, стала символом несгибаемости и мужества борцов против фашизма. Иван Смоляков посмертно награжден орденом Отечественной войны 1-й степени. В 1974 году состоялся первый турнир по греко-римской борьбе имени Ивана Смолякова, а в 1977 году он уже стал всесоюзным. Традиция, как и память о Романовском подполье, живет до сих пор. Имена подпольщиков присваивались пионерским отрядам и дружинам. В музее школы №12 наши краеведы Иван Иванович и Анна Васильевна Шеремет бережно хранят полотнище пионерского знамени с изображением Ивана Смолякова. Надо особо сказать и о тех людях, которые постоянно «тормошили» человеческую память, рассказывали молодому поколению, школьникам о наших героических земляках – романовских подпольщиках. Одним из них был учитель истории, фронтовик Александр Михайлович Алаухов. Его родная сестра была женой Василия Кожанова, поэтому он хорошо знал тему и часто бывал с учениками в музее. Большой вклад внес участник партизанского подполья Валентин Омельченко. К сожалению, летит время, уходят живые свидетели тех дней. Навсегда. Нет уже в живых дочери Анфисы Шмутовой. И многие ценные свидетельства о событиях той поры остаются незафиксированными. По этому поводу беспокоится и продолжает изучать историю героев-романовцев Александр Иванович Логвинов, им собран значительный документальный и археографический материал. Во время войны на территории Ростовской области было создано 83 партизанских отряда, которые нанесли ощутимый вред врагу. Но дело не столько в физическом уроне гитлеровцам, сколько в неиссякаемой силе духа нашего народа, который и в тяжелый период оккупации не подчинился врагу и показал свою готовность биться до конца, невзирая на опасность смерти и лишения.
